Проблема "пикоах нефеш" (соблюдения традиции в условиях опасности для жизни) - отдельная тема для интересного разговора, и разговор этот тоже пойдёт отдельный и более подробный. А здесь мне просто очень понравилась мысль Львова о том, что
между ортодоксами и маскилим не было непреодолимой пропасти, и пропасть эту небезуспешно пытались заполнить...
Ну а чего ещё вы ожидали от Достика?
"
2. Фольклорное осмысление секуляризации: легенды о р. Исроэле СалантереОбщепринятое сегодня представление о р. Исроэле Салантере как об одном из столпов ортодоксии сложилось далеко не сразу. И. Цинберг в своем коротком отклике на публикацию очерка Розенфельда отмечал, что в маскильской прессе 1860-х гг. о позиции Салантера высказывались различные мнения, в том числе – представляющие его поборником просвещения. Окончательное формирование известных сегодня агиографических легенд о Салантере произошло, по всей видимости, в последней четверти XIX в. Анализ этих легенд позволяет увидеть в них фольклорное осмысление модернизации религиозной жизни евреев.
Мы рассмотрим 4 легенды, связанные в основном с виленским периодом жизни Салантера – с 1840-ми годами. Однако зафиксированы эти легенды много позже – в сочинениях И. Бернштейна , Магида-Штейншнейдера и др. В течение XX в. эти агиографические нарративы воспроизводились неоднократно в биографических очерках, еврейских энциклопедиях и в монографиях, посвящённых р. Исроэлу Салантеру и/или движению Мусар .
Вот эти легенды:
читать дальше
1. Плачущий ребёнок
В канун Йом-Киппура люди, собравшиеся в синагоге, ждут Салантера, чтобы начать молитву. Однако раввин опаздывает, и молитва начинается без него. Опоздание объясняется тем, что по дороге в синагогу Салантер услышал плач ребёнка, мать которого ушла молиться. Салантер вошёл в дом и оставался с ребёнком до тех пор, пока его мать не вернулась из синагоги .
2. Борьба с эпидемией
«В 1848 г., когда в Вильне свирепствовала холера, Салантер много заботился о том, чтобы люди не падали духом и помогали друг другу, не опасаясь заразы» . Подробнее об организации этой помощи пишет Дов Кац: «Он основал комитет, на который были возложены функции помощи и организации всех работ по спасению в образцовом порядке. Он арендовал отдельную больницу на 1500 коек, которую предоставил службе спасения. … Очевидно, благодаря его влиянию все врачи работали бесплатно… Он собрал 60-70 молодых людей и назначал из них дежурных, постоянно готовых доставлять помощь во всякое время и во всяком месте, где потребуется. … Он повелел им выполнять в Субботу все работы как в будни, причем именно самим, а не посредством неевреев, и требовал этого очень настойчиво» .
3. Отмена поста
Накануне Йом-Киппура в холерном 1848 г Салантер «объявил по всем синагогам, что в этом году не следует поститься, не следует долго молиться, а необходимо находиться на открытом воздухе. В самый же день Йом-Киппура он после утренней молитвы взошел на амвон с куском печенья в руке, произнес благословение и съел его на глазах у всех, дабы все последовали его примеру» . Существуют также литературные обработки этого сюжета – например, рассказ Д. Фришмана «Шлоша ше-ахлу» («Трое, которые ели»).
4. Отказ от почётной должности
«В 1848 г., когда в Вильне было основано раввинское училище, правительство, по указанию местных маскилим, предложило Салантеру стать во главе нового учреждения. Он отказался от инспекторского поста, так как был убеждён, что новое училище не пойдёт на пользу старому еврейству» . В других версиях этого сюжета появляются дополнительные подробности: «Как раз в то время Уварову случилось быть в Вильне. В сопровождении Х.-Л. Каценеленбогена, преподавателя Библии и Мишны в училище, Уваров разыскал Салантера в его ешиве и предложил ему пост. Но рабби Израиль отказался» . Называется также размер жалованья, предложенного Салантеру: 800 рублей в год – почти в 4 раза больше того, что Салантер получал в качестве рош-ешива .
Из четырёх приведенных сюжетов лишь первый является «типичным» фольклорным нарративом. Остальные рассказы могут рассматриваться (и рассматриваются) исследователями, как исторические свидетельства. Однако для того, чтобы понять, о каких же «реальных» событиях они свидетельствуют, необходимо выделить в них фольклорную составляющую. Кроме того, эта фольклорная составляющая представляет для нас интерес и сама по себе – как выражение народных представлений о р. Исроэле Салантере и осмысление происходящих в еврейском мире изменений. Итак, приступим к анализу приведенных сюжетов и мотивов.
В последнем рассказе Салантер предстает перед нами как убеждённый противник Гаскалы. Он действует и мыслит в тех разработанных Гаскалой категориях, о которых шла речь выше: «новое училище не пойдёт на пользу старому еврейству». И. Бернштейн прямо объясняет отказ Салантера от должности тем, что он является «человеком, не знающим вкуса Просвещения (she-lo ta’am ta’am Haskalah), и, подобно всем другим раввинам, ненавидит каждое новое движение в своем народе» . Никакие мирские интересы (вроде восьмиста рублей жалованья) не могут поколебать его приверженность традиционной религии. Перед нами типичный представитель «раввинизма», образцовый противник Гаскалы – именно такой, каким его представляли маскилим.
Однако в первых трёх рассказах Салантер ведет себя иначе. Здесь мирские заботы (плачущий ребенок, здоровье людей) заставляют нашего героя пренебречь важнейшими предписаниями религиозной традиции (общественной молитвой и постом Йом-Киппура, соблюдением субботы). Иными словами, фольклорный Салантер в этих рассказах как бы воспроизводит поведение псевдо-маскилим, которые, по словам Файнера, пренебрегают религией под влиянием «самой жизни».
Однако это подобие – лишь кажущееся: с галахической точки зрения герой никаких заповедей не нарушает, но лишь исполняет законы, действующие в ситуации пикоах нефеш – опасности для жизни . Перед нами – словно бы три разных решения одной и той же логической задачи: в каком случае представители религиозного и секулярного лагерей будут вести себя одинаково? Тем не менее эти не лишённые остроумия риторические упражнения воспринимались их рассказчиками и слушателями вполне аффективно – как волнующие свидетельства величия рабби Исроэля.
В традиционных рассказах о тайных праведниках, ведущих себя странно или даже, на первый взгляд, некошерно, лишь дополнительные обстоятельства, которые случайно становятся известны рассказчику, позволяют переосмыслить это поведение как праведное . Соль (point) подобных рассказов связана с раскрытием невидимой части поступка, которую праведник скрывает от всех. Однако в рассказах о Салантере никаких дополнительных обстоятельств не появляется , весь его поступок сразу на виду. Соль этих рассказов связана с возможностью применения двух разных норм – «старой», религиозной и «новой», секулярной – к одному поступку.
Я полагаю, что эти рассказы были нарративным осмыслением происходящих в еврейском мире изменений – осмыслением перехода от старой, текстуальной шкалы религиозности, делящей евреев на более и менее учёных, шейне и простэ идн, к новой, институциональной, делящей их по принадлежности к тому или иному лагерю, в каждом из которых действовали свои собственные нормы. Новая шкала вела к распаду еврейского единства, однако в нарративах происходило воображаемое восстановление единой нормы: великий раввин в них ведёт себя так же, как простой, не слишком религиозный еврей. Нарушение заповедей (пускай только кажущееся) здесь вовсе не означает, что «нарушитель» принадлежит к секулярному лагерю; утраченное единство, таким образом, восстанавливается."
(с) Александр Львов. "Рабби Исроэль Салантер, Гаскала и «теория секуляризации»: анализ в фольклористической перспективе"