«Однажды перед встречей ко мне обратилась пионервожатая
и деловито осведомилась: "Вы Герой Советского Союза?" Я грустно ответил: "Нет".
Через некоторое время она вернулась
и с надеждой в голосе спросила: "Вы устанавливали знамя Победы над рейхстагом?"
Я совсем расстроился и печально повторил: "Нет".
Но когда она заглянула в третий раз
и в полном отчаянии поинтересовалась, был ли я узником Освенцима,
я понял - в моей военной биографии есть существенные пробелы…
Я пришёл на войну рядовым солдатом пехоты,
и мне просто повезло, что остался жив».
Е.А.Гольбрайх
В воспоминаниях - см. о практиках фронтовой повседневности 1942 г.:
До фронта мне никогда не приходилось есть из общей посуды. На войне тарелки не подадут, нередко приходилось есть из одного котелка вдвоём, втроём. Как-то уселись вокруг котелка с наваристым супом, в котором аппетитно плавали поверху куски американской тушёнки. Двое старых солдат аккуратно зачёрпывали ложками суп и, поддерживая их ломтями хлеба, чтобы не пролилось ни капли, не торопясь, ели. Мясо они старательно разгребали, отодвигая в сторону, чтобы не попало в ложку. Вегетарианцы, наверное. Я и раньше слышал о людях, что не едят мяса, но видел их впервые. Вот повезло! подумал я и, захватив кусок пожирнее, с удовольствием отправил его в рот. Старые солдаты молча переглянулись и с осуждением посмотрели на меня. Что-то здесь не так. На всякий случай, и я стал есть, как они. Оказывается, мясо едят, когда покажется дно котелка, зачёрпывают его по очереди, по старшинству. Иди, знай!«На хозяйстве
Иногда мне кажется, что если не все, то очень многие фронтовые анекдоты обо мне. А началось ещё с Суслонгера. Я был пограмотней других, и политрук назначил меня старшиной роты. В тот злосчастный день на ужин выдавали селёдку. Выдавали её на вес, и в моём весе оказалось восемьдесят селёдок. Было от чего прийти в отчаяние. Что делать? В роте сто человек. Грустно стоял я над остро пахнувшей селёдкой, терзаясь сомнениями, как разделить восемьдесят селёдок на сто человек. Подошёл старый солдат: "Чего задумался?" Я поделился. "Не бедуй! В роте сколько взводов? Четыре. Ну, и раздай каждому помкомвзвода по двадцать селёдок и дело с концом". "А как же они?" не пожелал я свою тяжкую ношу перекладывать на чужие плечи. "А они разделят по отделениям". Старый солдат смотрел на меня с недоумением: притворяется или в самом деле дурак… (в самом деле…)
Вечером отделения собрались вокруг разложенных на газете паек хлеба. На каждой лежал кусок селёдки. Солдат постарше протягивал руку и, указывая на какую-нибудь пайку, вопрошал: "Кому?" А другой, со списком в руке, повернувшись спиной к группе, называл в разбивку фамилии. С непривычки было как-то не по себе. Я комсомолец, что дадут, то и ладно. А тут какой-то дореволюционный обычай. На моё замечание старый солдат отодвинул меня в сторону: "Не мешай!" Недовольных, впрочем, не было. Поразительно, что ни в одном кинофильме этого традиционного способа распределения солдатской еды нет. Стесняются, что ли?
(...)
Мне не раз хотелось провалиться сквозь землю из-за своей наивности. В первый день на передовой старшина протянул мне банку консервов: "ешь". Я знал, что банка тушенки дается на пять человек, на глазок отмерил и аккуратно выел пятую часть. "Да ешь ты, ешь!" сказал старшина. "Нема дурных! Не стану я есть в счёт завтрашнего дня. Может, ещё жив буду". И я мужественно отказался. Старшина посмотрел на меня с сожалением.
До фронта мне никогда не приходилось есть из общей посуды. На войне тарелки не подадут, нередко приходилось есть из одного котелка вдвоём, втроём. Как-то уселись вокруг котелка с наваристым супом, в котором аппетитно плавали поверху куски американской тушёнки. Двое старых солдат аккуратно зачёрпывали ложками суп и, поддерживая их ломтями хлеба, чтобы не пролилось ни капли, не торопясь, ели. Мясо они старательно разгребали, отодвигая в сторону, чтобы не попало в ложку. Вегетарианцы, наверное. Я и раньше слышал о людях, что не едят мяса, но видел их впервые. Вот повезло! подумал я и, захватив кусок пожирнее, с удовольствием отправил его в рот. Старые солдаты молча переглянулись и с осуждением посмотрели на меня. Что-то здесь не так. На всякий случай, и я стал есть, как они. Оказывается, мясо едят, когда покажется дно котелка, зачёрпывают его по очереди, по старшинству. Иди, знай!
Зимой выдавалась водка, чаще разливная, но иногда и в бутылках. Пол-литровая бутылка на пять человек. А как поделить? Поллитровка водки по высоте равняется пяти спичечным коробкам «лёжа». Но спички были далеко не всегда и до трофейных немецких зажигалок курильщики пользовались первобытным кресалом. Отмечали пальцем одну пятую высоты бутылки, и, отхлебнув, смотрели вроде до ногтя еще на спичку осталось. И так по очереди все пятеро.
Вообще-то в этом отношении я был выгодным солдатом не пил, не курил. Махорку отдавал товарищам, как правило, пожилым, которые без курева жить не могли и дымили, когда курить было нечего, какой-то немыслимой смесью. Курить я так и не стал, а пить понемножку начал уже к концу войны. Некурящим взамен папирос и табака полагался шоколад. Но тогда я об этом не знал. Да и кто бы стал возиться с одним некурящим? Вот бы привезти матери и сестре несколько плиток. Забыли за войну, что такое сахар, не то, что шоколад.
А привезти бы я мог не только шоколад. Как кончилась война, штрафную нашу роту расформировали. Пошел рассчитываться, сдавать обмундирование. Принёс полушубок белый, пушистый, длинный, коленки в нем не мёрзли. Старшина кинул мне его обратно: Я его уже списал! Как списал? Вот же он целый! Возьми. Матери пошлёшь! Он знал, что родные в эвакуации и бежали, практически, в чём стояли. Посылки в тыл уже были разрешены, но я не сдавался и полушубка не взял. Как можно списать вещь, если она цела?.. Еще долго учила меня война. Но многие её уроки пошли прахом…См.: Е.А.Гольбрайх "Былой войны разрозненные строки"
flibusta.net/b/342901/read