«Когда я рассказал одной своей хорошей знакомой, о чём собираюсь писать эту статью, она в ужасе воскликнула:
-Да как ты можешь! Солженицын, даже если за ним что-то есть, уже давно замолил свои грехи одним только «ГУЛАГом»! А «стучали» тогда все!
Один из уважаемых мною людей выразился ещё резче:
-Сначала пройди через то, что прошёл Солженицын! Пусть тебя по рёбрам побьют, я посмотрю, что ты подпишешь!
И если до этого я ещё сомневался, писать или не писать, после таких бесед понял: писать надо обязательно! И не одну статью, а несколько. Потому что так думают слишком многие. И чем больше времени пройдёт, тем больше будет таких людей. А это – страшно. Потому что это – оскорбление памяти настоящих лагерников. Потому что – СТУЧАЛИ ДАЛЕКО НЕ ВСЕ.
Я уже не говорю о том, что оговор под пытками – это совершенно не то, что стыдливо-угодливое «сотрудничество», обмен улыбками и расшаркивание с лагерным «кумом». За всю лагерную жизнь Александра Исаевича никто и пальцем не тронул. Как он «страдал» большую часть срока, он поведал сам: полгода в СИЗО, год в тюрьме на Калужской заставе, 4 года в "шараге" (тюремном HИИ) и лишь 2,5 года - самых трудных - на общих работах в Экибастузе (где, впрочем, его мило пристроили в медсанчасти!) . Вот изолятор и «крытая»: "Какая же уютная жизнь - шахматы, книги, пружинная кровать, добротные матрасы, чистое белье. Да я за всю войну не помню, чтоб так спал. Hатертый паркетный пол... Hет, таки эта центральная политическая тюрьма - чистый курорт... Я вспомнил сырую слякоть под Вормдитом, откуда меня арестовали и где наши сейчас месят грязь и мокрый снег, чтоб не выпустить немцев из котла" ("Архипелаг ГУЛАГ", том I, гл. 5). Шарашка в Марфино: "Середину срока я провел на золотом острове, где арестантов поили, кормили, содержали в тепле и чистоте". В Экибастузе Солженицын бригадирствовал (хорошее место), а в январскую 1952 г. забастовку заключенных как-то так совпало, что ушёл с опухолью на «больничку»...»
(с) Фима Жиганец "Пророк в России больше, чем стукач?"
См.: www.proza.ru/2003/09/24-59