Universitas magistrorum et scholarium

[Groemlin]

«Анализ внутриуниверситетской политики традиционно начинается с идентификации трех основных групп, чьи запросы регулярно приходят в противоречие друг с другом, — студентов, преподавателей и администраторов[2]. Профессора обычно хотят, чтобы университет повысил им оклад, снизил учебную нагрузку, купил нужные книги и оборудование. Студенты хотят, чтобы их учили лучше (или заставляли работать меньше), платили стипендию и обеспечивали общежитиями, комнатами отдыха и спортзалами. Администраторы не меньше профессоров хотят поднять себе зарплату — и в отличие от них часто в этом преуспевают. Кроме того, их работа состоит в том, чтобы удерживать аппетиты двух других групп в рамках ограниченного бюджета и создавать впечатление, что университет соответствует ожиданиям внешних агентов, от которых зависит его существование, — государственных чиновников, спонсоров и различных общественных организаций. Поэтому администраторы неизбежно стремятся контролировать разные стороны жизни профессоров и студентов, чему те, естественно, сопротивляются.

Запросы каждой из этих трех групп, разумеется, не всегда и не везде одинаковы. Многие нюансы зависят от того, какие настроения и мотивации преобладают в каждой группе, какая именно студенческая, преподавательская или административная культура имеет наибольшее влияние. Лучше всего изучены студенческие культуры[3], хотя в последние десятилетия интерес к ним несколько снизился[4]. В самом грубом приближении мы можем разделить студенческие культуры на профессиональные и мораториальные (согласно предложенному Эриком Эриксоном определению высшего образования как «возрастного моратория»). Первые ориентируют студентов на то, чтобы рассматривать учебу как начальную фазу желанной профессиональной карьеры; соответственно студенты выбирают университет и факультет исходя из своих представлений о ценности навыков и профессиональных контактов, которые там можно приобрести, прилагают все усилия к тому, чтобы узнать как можно больше, и по собственной инициативе пресекают попытки профессоров сократить объем или сложность материала и тем самым облегчить жизнь им и себе. Мораториальные культуры располагают студентов к тому, чтобы видеть в университете пространство, где можно реализовать какие-то планы, с учебой прямо не связанные: создавать дружеские сети, искать брачных партнеров, утверждать статус семьи, наслаждаться жизнью, «искать себя», осваиваться в столичном городе или в другой стране, пользуясь бесплатным общежитием. Общим для всех этих функций студенческого статуса является то, что необходимость учиться сопутствует им лишь как досадное недоразумение. Университеты, в которых доминируют профессионально мотивированные студенты, представляют собой место, в котором прежде всего удобно учиться. Alma mater мораториальных студентов — место, где можно с большим комфортом неучиться.

Исторический пример вуза первого типа — Болонский университет в первое время после своего создания, описанный в классической статье Коббана[5]. Этот университет представлял собой корпорацию — но корпорацию студентов, а не профессоров. Студенты, по большей части желавшие изучать право, избирали из собственных рядов ректора и нанимали преподавателей на сдельной основе. В контракте жестко оговаривалось, какие темы профессор обязан осветить в своем курсе, и если студентам казалось, что преподаватель не готов к занятию, беднягу беспощадно штрафовали. Кроме того, студенты тайно подсылали соглядатаев, которые ночью смотрели в окна к профессорам, убеждаясь, что те готовятся к отправлению своих педагогических обязанностей. Немногие преподаватели выдерживали в этом карцере более двух семестров.

Самыми известными примерами университетов, где верховодили мораториальные студенты, были Оксфорд и Кембридж в XVIII и отчасти XIX столетии. Нынешние лидеры мировых рейтингов служили в ту пору изоляторами для аристократических шалопаев, в последнюю очередь интересовавшихся сведениями, которые могли сообщить им тьюторы. Вынужденные обращаться к столь неблагодарной аудитории, сами профессора также — за редкими исключениями — теряли интерес к ученым занятиям и всячески потворствовали своим ученикам в их нетребовательном отношении к образованию.

Что касается преподавательских культур, то здесь наиболее общим способом классификации является традиционная оппозиция между «космополитами» и «местными», охарактеризованная более полувека назад Гоулднером[6]. Профессора делятся на тех, кто ощущает себя прежде всего частью сообщества учёных, выходящего за пределы данного университета, и тех, кто идентифицирует себя с конкретной организацией, а свою цель определяет как служение ей (зачастую эту цель незаметно превращая в служение организации самому себе). Университеты, где доминируют «космополиты», становятся удобным местом для занятий наукой — все доступные средства тратятся на книги и лаборатории, преподавание сведено к минимуму, студентов мало, а те, что есть, — сплошь гении, преданные своим профессорам, полномочия центральной администрации минимальны, всем заправляет сенат или ученый совет. Университеты, в которых преобладают «местные» профессора, похожи на них во всех отношениях, кроме одного — в них никто особенно не интересуется библиотеками, лабораториями и гениальностью преданных студентов[7].»

Ссылки

[2] См., например: Baldridge, Victor. 1971. Power and Conflict in the University. Research in Sociology of Complex Organizations. John Wiley and Sons; Kerr, Clark. 2001 (1963). The Uses of the University. Harvard University Press; Rosovsky, Henry. 1991. The University: A Owner’s Manual. W. W. Norton & Company.

[3] Классическая работа: Becker Howard, Blanche Geer, Everett Hughes and Anselm Strauss. 1961. Boys in White: Student Culture in Medical School. Chicago: University of Chicago Press.

[4] Gerber, Theodor and Sin Yi Cheung. 2008. Horizontal Stratification in Postsecondary Education: Forms, Explanations, and Implications. Annual Review of Sociology. 34: 299—318.

[5] Cobban, Alan. 1971. The Origins of Mediaeval Student Power. Past and Present. 53: 28—66.

[6] Goulnder, Alvin. 1957. Cosmopolitans and Locals. Towards an Analysis of Latent Social Roles-1. Administrative Science Quarterly. 2(3): 281—306.

[7] Возможно, самое известное описание университетов, где господствуют «местные» профессора, содержится в книге Кларка об академической власти в Италии (Clark, Burton. 1977. Academic Power in Italy. Bureaucracy and Oligarchy in National University System. Chicago: University of Chicago Press). Специфика итальянской ситуации состояла в том, что правительство приложило значительные усилия для ограничения власти локальных академических боссов с помощью системы общенациональных конкурсов. Профессорская олигархия отреагировала на эти меры сплочением на том же общенациональном уровне, сохранив, однако, традиционную культуру, далекую от космополитической открытости. Академическая карьера члена такой корпорации зависела не от его интеллектуальных достижений, а от лояльности патрону и дипломатических талантов последнего. Студенты практически не видели своих профессоров: в лучшем случае те посылали кого-то из ассистентов читать вместо себя лекции — а административные обязанности вроде деканства и ректорства возлагались на преподавателей помоложе, которые находились в полной зависимости от своих старших коллег.


(с) Владимир Волохонский, Михаил Соколов. Политическая экономия российского вуза.//Отечественные записки. 2013. №4(55). Полный текст см.: magazines.russ.ru/oz/2013/4/3v.html

@темы: цитаты, дневник наблюдений