Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Мединский влез на ещё одно чужое поле, и как обычно, яко слон в посудную лавку. Ладно бы его милый оффлайновый холиварчик с Граниным протекал в междусобойчике, где оным холиварам и место, но он же этим воинствующим невежеством ex cathedra занимается..

@темы: дневник наблюдений

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

На всякий случай:)

«Сама по себе идея о том, что алкоголь может обладать успокаивающим действием, никаких сомнений не вызывает — в конце концов, он связывается с теми же рецепторами, что и бензодиазепиновые транквилизаторы, и усиливает действие гамма-аминомасляной кислоты, основного тормозного нейромедиатора в мозге. В старых (и уже классических) работах нарколога Э. Е. Бехтеля отмечается, что алкоголь позволял добровольцам испытывать меньший страх и тревогу при получении разрядов электриче ского тока — такой опыт в лаборатории провести проще, чем опыт с разрушенной жизнью. Но ничего хорошего в этом на самом деле нет, потому что именно желание постоянно снижать тревожность, видимо, и выступает одним из ключевых факторов в развитии зависимости.
Перечисляя черты характера, ассоциированные с повышенным риском развития алкоголизма, Бехтель выделяет такие особенности, как малая устойчивость к стрессу, сниженная самооценка, высокий уровень тревожности, отсутствие выраженного стремления к работе и умения организовывать интересный отдых, неполное усвоение принятых в обществе морально-этических норм. Хм, кажется, я неплохо подхожу под это описание.

К счастью, формирование алкоголизма — процесс небыстрый, и его можно заметить, осознать и прекратить. Первым тревожным звоночком служит синдром желательности алкоголизации: привычка думать: «А неплохо бы пойти выпить!» во всех ситуациях, которые тянут на повод (вечер пятницы, вечер понедельника, успех, неудача, усталость, бодрость, знакомство с прекрасной барышней, знакомство с неприятным человеком и т. д., и т. п.).
Параллельно, в случае регулярного пьянства, начинает расти толерантность к алкоголю: для достижения того же эффекта, для которого раньше требовался литр пива, теперь нужно выпить полтора. Следующий серьёзный признак подступающего алкоголизма — это синдром облигатности опьянения. Он проявляется в том, что человек испытывает отчетливую фрустрацию, если намеченная пьянка отменяется или её приходится прекратить раньше времени. Будущий алкоголик уже настроился, он уже предвкушал, и он предпримет все усилия, чтобы всё-таки напиться, а если это не получится, то будет раздражён и обижен на весь мир.
Следующий этап — запаздывание феномена насыщения: человеку становится заметно сложнее достичь состояния «мама, я не могу больше пить!» — и одновременно он испытывает дискомфорт, если прекращает напиваться раньше, чем это всё-таки удалось.

В общем, если человек заметил у себя даже самый первый из этих признаков, ему имеет смысл ввести у себя в голове сухой закон и пойти поучиться получать удовольствие от чего-нибудь более полезного — иначе потом может оказаться уже поздно. Эта трясина засасывает нежно и медленно. Будьте осторожны, отойдите от края платформы.»

(с) Ася Казанцева "Как мозг заставляет нас делать глупости" flibusta.net/b/353263/read

@темы: книги, медицина, цитаты

---

"Вием" навеяло:D

Навеяло красочными сценами из новоснятого кинофильма "Вий". В самом деле, при визитах белочки бывает очень похоже.:

«Главное действие этилового спирта на мозг — это активация рецепторов к ГАМК (гамма-аминомасляной кислоте). Они оказывают мощное тормозящее действие. За время запоя рецепторы к ГАМК успели как-то приспособиться, начали работать менее интенсивно, чтобы не затормозить мозг до смерти. С другой стороны, активирующих нейромедиаторов, дофамина и норадреналина, по тем же причинам стало больше. И вот, когда алкоголя было много, а теперь он наконец перестал поступать, присущие мозгу системы торможения практически перестают работать, а присущие мозгу системы активации работают изо всех сил. В лучшем случае это просто ведет к тревожности, страху и бессоннице. Но иногда развивается алкогольный делирий, он же белая горячка. Сверхвозбуждение мозга на фоне отвратительного самочувствия приводит к весьма реалистичным и очень пугающим галлюцинациям, с которыми человек начинает бороться в меру своих сил.
Нарколог Павел Бесчастнов (который помог мне сделать эту главу относительно легко воспринимаемой и в то же время относительно корректной) как-то раз описал в своем блоге случай из клинической практики.

чтение дальнейшего текста может причинить вам моральные страдания, а также лишить удовольствия от употребления алкоголя и просмотра аниме

К нему привезли пациентку, которая невозмутимо рассказала следующую историю из жизни: она сидела на кухне и никого не трогала, как вдруг услышала шум из ванной. Пошла проверить и встретила там гигантскую инопланетную медузу-самца. Помимо щупалец у неё нашелся член, которым женщина была изнасилована. Здраво рассудив, что инопланетная дрянь могла заразить её каким-нибудь венерическим заболеванием, женщина вскипятила в чайнике воду и подмылась крутым кипятком. После этого жертва белой горячки всё же решила позвонить в скорую, но скорая, выслушав её рассказ, привезла её к психиатру-наркологу, которому пришлось уже самому звать коллег из ожогового отделения и пересказывать им эту душераздирающую историю.»


(с) Ася Казанцева "Как мозг заставляет нас делать глупости" flibusta.net/b/353263/read
(с) Павел Бесчастнов, Блог нарколога stelazin.livejournal.com/31484.html

@темы: книги, медицина, цитаты

---

Лидия Осипова. "Дневник коллаборантки" (записи 1942 г.)

COLTA.RU публикует фрагмент дневника о жизни в оккупированном Павловске
Издательство «Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)» совместно с Международным центром истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ начинают новую книжную серию «История коллаборационизма». Открывает серию книга «“Свершилось. Пришли немцы!” Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны» (сост. О.В. Будницкий). Это предваренное обширной вступительной статьей и комментированное издание «Дневника коллаборантки» Л.Т. Осиповой (О.Г. Поляковой) и воспоминаний («Советская школа в 1936—1942 гг.» и «Гражданская жизнь под немецкой оккупацией, 1942—1944») В.Д. Самарина (Соколова). Тексты обоих авторов, различные по жанру и стилю (первый — дневник, хоть и подвергавшийся существенной позднейшей редактуре, написан живо, хлестко, в богатой эмоциональной гамме, второй и третий — заметно ангажированные и приближенные к публицистике воспоминания, газетно-канцелярские по своему языку), иллюстрируют феномен идейного коллаборационизма в годы войны, дополняющий более известный и очевидный коллаборационизм прагматический или вынужденный.
В среде советской интеллигенции в 1930-е годы существовала и росла группа тайных диссидентов; ее сложно определить в цифрах; некоторые, но, очевидно, не все её представители проявились во время войны — намеренно стараясь оказаться на оккупированных территориях и сотрудничать с немцами в деле «освобождения» России от большевистской диктатуры. До войны свою скрытую и пассивную оппозицию режиму, да и вообще свой образ жизни они называли «внутренней эмиграцией»; термин, по всей видимости, пошёл от «внутренней эмигрантщины», формулировки К.И. Чуковского. В 1949 году некогда «внутренний», а затем вполне реальный эмигрант Николай Осипов (Поляков) напечатал в «Гранях» программно-апологетическую статью про это явление — «Внутренняя эмиграция в СССР». В то же время его жена, Лидия Осипова (Олимпиада Полякова), готовила к печати свой «Дневник коллаборантки», апологию уже не пассивного сопротивления, а активного коллаборационизма. Поляковы-Осиповы дождались немцев в Царском Селе, позже перебрались в Павловск, затем в Тосно, Гатчину, Ригу, откуда в июле 1944 года были эвакуированы в Германию. В годы войны они так или иначе всегда стремились сотрудничать с немцами «на благо России», прежде всего, печатались в оккупационной периодике.
Мы предлагаем вниманию читателей фрагмент «Дневника коллаборантки», посвященный жизни супругов в оккупированном Павловске.
Галина ЗЕЛЕНИНА
© Colta.ru

«Лидия Осипова. Дневник коллаборантки
<…>
Павловск (Слуцк*)
25.5.42. Уже в Павловске. Имеем одну огромную комнату и другую маленькую. Мебель привезли свою. Устроились неплохо. Даже странно, что так просторно и так тихо. Общая кухня с двумя милыми старичками, родственниками городского головы. Стрельбы здесь гораздо меньше и больше напоминает мирную жизнь. Имеются лавки и рынок. Больше продуктов и их можно купить за деньги. Коля назначен «директором» школы. Но главное, что его привлекает, это намечающаяся возможность издавать газету. Русскую. И вроде как свободную. Мечта всей его жизни. Отдел пропаганды предложил ему составить первый номер. Сидим над этим уже три дня и три ночи. В тот же день, как переехали, так и засели. Только вот почему-то мне кажется, что ничего из этого не выйдет. Не потрафим на хозяев. Уверена я в этом. Хотя мечты у нас самые головокружительные. Говорят, что немцев обставить ничего не стоит. Но страшны не они, а те русские, какие при них сидят и в переводчиках, и в чиновниках. Все это невозможные бандиты просто, думающие о том, как ограбить население. До так называемого русского дела им нет абсолютно никакого дела. Преданы они не делу, а пайку. Но все же что-нибудь можно будет начать делать.

26.5.42. Самым крупным спекулянтом Павловска является священник.

27.5.42. Сегодня я начала новую карьеру — гадалки. Здесь очень много немецких «кралечек». Вот одной из них я случайно погадала и сказала «всю правду». Получила за это котелок солдатского супа и полхлеба. Обещала найти других клиенток. Думаю, это самая умная профессия в настоящее время: во-первых, прибыльная, во-вторых, в некотором роде психотерапия. Мне не стыдно говорить им всякие приятные вещи, которых им хочется. Особенно о тех, которые остаются «там». Послушает о том, что «там» все благополучно, что родители живы и здоровы, муж, или жених, или кавалер помнит, свидание непременно состоится, но не так скоро, и т.п., и у человека на душе просветлеет и он живет некоторое время не в таком безнадежном мраке. Я бы дорого дала, чтобы мне кто-нибудь погадал, кому я верила бы. И потом, эта профессия самая удобная для пропаганды. Парадоксально, но так: чем больше девушка пользуется успехом у немцев, чем больше она сама, как будто бы, привязана к какому-нибудь Гансу или Фрицу, тем большая тоска у ней по дому и по прошлому. А что не все «кралечки» только продаются за хлеб и за солдатский суп, это совершенная истина. Цинично продающихся весьма небольшой процент. Сначала идут потому, что помирать-то с голоду никому не хочется, а потом находят себе друга сердца. И какие бывают крепкие и трогательные романы среди них.
«Нет такой на свете власти,
Коей в целом или в части
Власть над сердцем отдана.
А весна — всегда весна…»

28.5.42. Познакомились со здешней интеллигенцией: врачи и инженеры, главным образом. Несколько учительниц. Публика чрезвычайно серая и ни о чем, кроме брюха, не думающая. Единственная врачиха, какая имеет какие-то идеи, — Анна Павловна. Но идея у нее одна — ненависть к немцам (ненависть к большевикам подразумевается сама собой). И то хорошо. Может быть, ей можно будет внушить и какие-нибудь положительные идеи. НЕ может человек жить только отрицательными. Посмотрим. Да и вся русская интеллигенция сейчас живет только отрицательными идеями — идеей ненависти к большевикам, главным образом.
Здешняя комендатура гораздо хуже царскосельской. Там люди были заняты своими фронтовыми делами, а населению предоставляли вымирать или выживать по своему усмотрению. Здешняя же вмешивается в дела населения, и из этого ничего хорошего не получается. Но все это пока только рассказы наших новых знакомых. А мы теперь привыкли верить только своим собственным глазам, да и то не всегда.

29.5.42. Гадание мое идет в гору. Девки бегают. Гадать им, конечно, очень легко. Король, любовь до гроба, скорая встреча, дорога. Это главное. Все они страстно мечтают о дороге. Куда угодно, только бы вырваться отсюда.

1.6.42. Коля выглядит и чувствует себя гораздо лучше. Страшно увлечен своей газетой. Она пока еще не выходит, но разговоры о ней идут.

7.6.42. Сегодня всю ночь был обстрел. Стреляли по всему городу. В нашем дворе разорвалось шесть снарядов. Ни один не попал в дом. Стекол, конечно, не осталось ни одного. Всю ночь просидели на полу в кухне за печкой. Стены нашего дома такие, что ни один осколок их не пробьет. Если прямое попадание в комнату, тогда дело другое. Поэтому сидели за печкой. Это что-то вроде домашнего блиндажа.
Какие прекрасные дни стоят. Теплые, душистые. В каждом доме имеется огород и много разных немудреных цветочков, которые пробивают себе сами дорогу в жизнь. Их усиленно вытесняют огороды. Как при большевиках, так, особенно, и теперь. Но они все же храбро борются, как мы.

9.6.42. Сегодня мы с Колей ходили к одной из моих клиенток — молочнице — смотреть кур и теленка. С начала войны мы не видели ни одной курицы, ни одного теленка или коровы. В Царском не было ни одной собаки и ни одной кошки. Собак, которых не успели съесть, перестреляли немцы, а кошек всех съели. А ночью я проснулась от какого-то очень знакомого и приятного звука, но никак не могла вспомнить, что это такое. И только когда услышала сопение паровоза — догадалась. Это были удары вагонных буферов. Составляли поезд. Немцы восстановили дорогу на Гатчину и по ночам что-то перевозят. Неужели же мы когда-нибудь опять увидим поезда и трамваи!

16.6.42. Наверху у нас живут немецкие «кралечки». Каждую ночь у них танцы с солдатами. Главным образом — патрулями. Грохот страшный и спать невозможно до 11 часов, а то и дольше. А если принять во внимание, что мы должны вставать в шесть, то они не дают нам выспаться совершенно. И ничего невозможно поделать. Сегодня ночью я выгнала патруль из квартиры. Я прямо взбесилась. Только что мы заснули после того, как наверху все успокоилось, как они прямо с танцев пришли к нам смотреть, нет ли у нас большевиков или немецких солдат в постелях. Одного из них я знала, что он бельгиец, и налетела на них по-французски. Спросила, не прямо ли с танцев наверху они к нам приперли. И им прекрасно известно, что здесь живут две пожилые пары. Что нам, обеим женщинам, вместе около ста лет (что совершенная правда, так как нашей соседке уже сильно за шестьдесят). Лучше бы они проверили кое-что наверху. Они срочно вымелись и даже бормотали что-то о недоразумении. А сегодня городской голова рассказывал, что в комендатуре при смене патрулей они не советовали ходить в нашу квартиру, так как там живет какая-то ведьма, которая ругается на всех языках и собирается донести коменданту насчет танцев. Посмотрим, будут ли эти собаки шляться к нам по ночам.

18.6.42. Нас выгоняют из нашей большой комнаты, потому что в наш дом переезжает друг городского головы. Будет его заместителем. Чёрт с ними. Проживем и в маленькой.

19.6.42. Коля в отчаянии. Немцы, как и следовало ожидать, газету не разрешили. Конечно, тот пробный номер, какой мы составили, их ни в какой мере не устраивал. Я предупреждала Николая. Надо было несколько завуалированнее действовать. Наших, здешних-то, провести и удалось бы, может быть, но они сами решать ничего не могут, как и большевики. У них тоже всё централизация. А в Гатчине сидят, по-видимому, не совсем дураки. А может быть, это и не в Гатчине решается, а где-то еще выше. Очень мне жалко Колю. Опять он будет тосковать без дела. Школа его — это одна из очередных фронтовых «фикций».

20.6.42. Рядом с нами живет некий инженер Белявский. Предприниматель. Имеет сапожную фабрику. Все машины, конечно, украдены или скуплены за буханку хлеба. У него всегда немцы и пьянство. Тип отвратительного эксплуататора. Он попросил Колю давать уроки истории его великовозрастной дочке, которую никакие истории, кроме любовных, не интересуют. Он отвратительно обращается с русскими. Недавно дал по физиономии старику-печнику. Этого русский народ не забывает. Мы обедали у этих Белявских один раз в неделю, и Коля получает еще один хлеб в неделю за уроки. Я совершенно цинично хожу обедать. Во-первых, по нынешним временам, прекрасные обеды, во-вторых, там наблюдаешь фронтовую шпану в полном ее расцвете, как немецкую, так и русскую. В-третьих, с паршивой овцы — хоть шерсти клок. А мы, по-видимому, еще для чего-то нужны в русском хозяйстве, если не померли в Царском Селе. Пусть шпана нас подкармливает. Жена у него очень приятная простая женщина, а он ведет себя с ней как Дориан Грей с толкучки.

22.6.42. Сегодня я видела, как на парашюте спускался советский летчик. Нельзя поверить, что эта вот, так красиво плывущая в воздухе фигура — тот самый бандит, который сбросил над рынком две бомбы и перебил около двух десятков женщин и детей. Немцы подбили самолет, и он выбросился. Бабы, глядя на него, кричали: «Пусть он только спустится над городом, мы его на куски разорвем». И разорвали бы. Немцы подобрали его около своих окопов. По нему стреляли из советских окопов, но не попали. Немцы были совершенно потрясены этим.

25.6.42. Все дни похожи один на другой. Всё время ищем пищу, которой здесь больше, чем в Царском Селе, но всё же не хватает. Моё гадание кое-что мне приносит, но далеко не достаточно. Особенно тяжело, когда за стеной, у наших соседей, почти каждый день пьянство и танцы. А тут лежишь с книжкой на диване, ничего в ней не видишь, и сосёт, сосёт. Конечно, нельзя сравнивать наше теперешнее положение с положением в прошлом году в Пушкине, но все же живём даже не впроголодь, а в настоящем, правда, не катастрофическом, но голоде. Да и сил всё меньше и меньше становится.
Идут разговоры, что к нам скоро придут испанцы. Знаменитая «Голубая дивизия»*. Посмотрим потомков гордых хидальго.

1.7.42. Два сообщения с моего девичьего фронта. Одно потрясающее по подлости. Оказывается, в комендатуре есть такой ефрейтор Фюрст, который ЛИЧНО порет провинившихся девушек в полиции, а начальник полиции ему в этом помогает.
Второе — радостное. Организуется театр. Все певцы, артистки и балерины чрезвычайно взволнованы. Хорошо, что хоть это будет. А то никакой культурной жизни нет. Только Колина школа, в которой учится разная мелочь.
Нет, имеется одно «культурное» учреждение. Публичный дом для немецких солдат. Обслуживают его русские девушки по назначению коменданта. Правда, почти все русские девушки, обслуживающие немецкие кухни, имеют любовников среди немецких солдат и офицеров. Но все это все же носит какой-то характер лирики. Немцы, особенно пожилые, чрезвычайно привязываются к своим русским подругам. Мне приходится читать их письма. И это как-то приемлется. А вот благоустроенный публичный дом, организованный совершенно официально, — это что-то совершенно не влезающее в русские понятия. У большевиков была подпольная проституция, но официально она строго каралась, и население привыкло к тому, что проституция — преступление. Здесь же заведует этим домом одна вполне приличная русская женщина. И не только заведует, но и благодарит Бога за такую «работу». И она сыта, и семья ее сыта. А интересно, пошла бы я на такую работу, скажем, в прошлую зиму, когда мы не ели по несколько дней подряд.

17.7.42. С моим гаданием происходят чудеса, которые пугают меня саму. Я нагадала однажды одной молочнице, что у нее будет неприятность из-за животного (причем тогда я еще не знала, что она молочница), которая будет ей грозить очень тяжелыми бедами, но недели через три все кончится благополучно. На другой же день у нее пропала корова. Сколько она ни бегала, ни искала, ничего не добилась. А она поставляла молоко немецким офицерам. Когда она заявила, что корова у нее пропала, ее избили и посадили «за саботаж» и грозили повесить. А с немцев всего станется. Городские русские власти кое-как ее выцарапали. И вот, ровно через три недели, корова сама пришла из леса. Молочница немедленно примчалась ко мне, притащила мне молока и сала и стала меня рекламировать изо всех сил. Второй раз я ей нагадала письмо от сына, которого куда-то увезли немцы. Конечно, это было бы совершенно невероятно. Но я еще предсказала ей, что она и деньги от него получит. Так мне говорили карты, хотя я сама этому не верила. И через три дня он прислал ей письмо и несколько сот рублей. В третий раз я ей предсказала свидание с сыном, и очень скорое. А вчера она пришла ко мне с ужасом и почтением и сказала, что ее сын приезжал к ней на несколько часов. Оказывается, он работает сапожником в каком-то рабочем лагере недалеко от нас. Но не имел ни малейшей возможности до сих пор ничего ей сообщить о себе. А теперь эти возможности открылись. Право, мне стало немножко страшно. Что я, в ясновидящие, что ли, попала?
Девки мои стали прибегать ко мне стаями. Правда, платят плохо, подлые, но все же кое-что перепадает.

30.7.42. Сегодня у меня были два немецких офицера в качестве клиентов. Я им гадала, а Коля переводил все точно и изысканно. А они все это записывали в книжечки. Было очень трудно быть серьезной. А что мне будет, если мои предсказания не сбудутся?
Вербовка на работы в Германию идет довольно интенсивно. Берут не только рабочую силу для работ, но и специалистов. Главным образом инженеров. Население рвется на эти работы, но совершенно невозможно установить признаки, по которым немцы отбирают народ. Даже не вполне молодые и здоровые попадают.
Сегодня у меня было чрезвычайное переживание. Хотя таких примеров мы видели сотни, но вдруг, иногда, воспримешь что-то необычайно остро. Так и сегодня. Один инженер, очень крупный специалист по электричеству, ждал во дворе городского голову по какому-то делу. Я шла мимо с пучком зелени от редиски, который хотела бросить на помойку. И он попросил у меня эту зелень, говоря, что из нее можно сделать «прекрасный» суп. Так все во мне и перевернулось. Он не может получить работы как электромонтер, потому что все места заняты молодыми и более нахальными. На тяжелые работы он не годится и вот сидит на супе из редисковой ботвы. Он страстно мечтает уехать в Германию на работы, в качестве рабочего хотя бы, и не может никак попасть.
Кстати, во всем доме, кроме нашей комнаты, есть электричество. Оказывается, надо дать кому-то из монтёров взятку. А я не даю и не дам. Наш городской голова — доцент Молочного института и «благоговеет» перед Колей, лекции которого по истории он слушал. Но, по-видимому, благоговения не хватает на одну электрическую лампочку.

7.8.42. Сегодня мои именины не были отмечены никак. Только мое чучелко поздравило меня и было очень огорчено, что не может мне сделать никакого подарка. Но все же он придумал чудесный подарок. Украл в школе шитую бисером крошечную иконочку Варвары Великомученицы. Эта иконочка висела там в ЧУЛАНЕ. А святая эта — покровительница нашей гимназической церкви в Новочеркасске. Был престол у нас. Лучше он ничего не мог придумать для меня. И печально, и хорошо.

8.8.42. Говорят, что испанцы пришли. Еще ни одного не видала. Вчера только познакомилась с переводчиком испанцев. Некий Трикдан Александр Александрович. Русский эмигрант. Это второй «белогвардеец», которого мы видим. Очень странное впечатление — видеть воочию то, о чем читалось и говорилось как о каком-то потустороннем. Ничего себе, человек как человек. Не кусается, и вообще приемлем.

15.8.42. Сегодня к нам приходил какой-то тип из пропаганды. Немец. Приглашал Колю работать у них. Работа сводится к исследованию греческого узора «меандр», из которого и образовалась свастика. Какое это имеет отношение к пропаганде, неизвестно. До настоящей пропагандной работы его не допускают, потому что-де здравые мысли, которые он высказывает, — никому не нужны. И вообще, у немцев есть что-то недоговоренное в их отношении к русским. То, что приходится слышать о рабочих лагерях, которых много кругом, но которые мы никак не можем увидеть, потому что мы лишены возможности передвижения, наводит на весьма грустные размышления. Передвигаться, и почти свободно, могут только господа вроде Белявского. Но им наплевать и на лагеря, и на все, что не касается их брюха. И никакие, кажется, немцы не освободители, а такая же сволочь, как и все прочие европейцы, и большевики, и азиаты. Но мы все-таки будем бить в свою русскую точку. И, может быть, чего-либо добьемся. Единственный, но очень существенный плюс немцев — это то, что они, по сравнению с большевиками, в смысле угнетения — щенки. И свой народ они устроили, по-видимому, как надо. Устроим и мы свой. УСТРОИМ! Пусть только они помогут нам ликвидировать большевиков. Но они, как видно, не хотят, да и не умеют помогать нам в этом.
Всё больше и больше слухов о партизанщине. Если эти слухи и вздор, то они все же очень показательны как настроения русского народа.

20.8.42. У Трикдана нашелся календарик, изданный какой-то эмигрантской противобольшевистской организацией. И в нем имеется перечень новых русских книг и среди них: Трушнович А. «СССР, Россия»3. Мы чуть не помешались от радости. Д[окто]р Трушнович наш старый друг, в 1934 году выехал от нас из Москвы за границу. Как человек, хорошо разбирающийся в советских порядках, он нам ничего не написал. И мы совершенно ничего о нем не знали. И вот теперь узнали, что он не только жив, но и делает наше дело. У Коли, конечно, сейчас же заработала фантазия — как бы с ним связаться. Он в Белграде, а Белград занят немцами. Но это, кажется, невозможно. Или мы не умеем найти ходов.

25.8.42. Познакомилась еще с одним переводчиком у испанцев. Некий Доцкий. Тоже белый эмигрант, и весьма стандартный — парижский шофер, потом наемник испанской армии. Правда, боролся против красных. Но это, вероятно, случайность. Франко больше платил. Вульгарный хапуга, не сравнить с Трикданом.
Через Доцкого, за взятку ему, конечно, я устраиваюсь заведовать испанской прачечной. Испанцы разрушили все наши представления о них как о народе гордом, красивом, благородном и пр. Никаких опер. Маленькие, вертлявые, как обезьяны, грязные и воровливые, как цыгане. Но очень добродушны, добры и искренни. Все немецкие «кралечки» немедленно перекинулись от немцев к испанцам. И испанцы тоже проявляют большую нежность и привязанность к русским девушкам. Между ними и немцами ненависть, которая теперь еще подогревается соперничеством у женщин.
Испанцы получают два пайка. Один от немецкой армии, другой — от своего правительства, и раздают излишки населению. Население немедленно оценило все испанское добродушие и немедленно привязалось к испанцам так, как никогда не могло бы привязаться к немцам. Особенно детишки. Если едет на подводе немец, то никогда вы не увидите на ней детей. Если едет испанец, то его не видно за детьми. И все эти Хозе и Пепе ходят по улицам, обвешенные детьми.

1.9.42. Коля опять во мраке. С газетой и настоящей работой ничего не выходит. Сегодня он с горечью говорил, что мне завидует. Ты, мол, умеешь всегда найти себе дело. Вот гадаешь. Я посоветовала ему начать составлять гороскопы. Пошло бы, и получил бы возможность вести пропаганду и заниматься отбором людей для будущего. Впал сначала в ярость, а потом смеялся.

7.9.42. Мой банно-прачечный капитан глуп и претенциозен. Но, кажется, добрый человек. Прачечная построена испанским полком не потому, что она необходима ему. Можно было бы свободно обойтись и теми, которые уже имеются у немцев. А построена затем, чтобы утереть нос немцам, заявившим, что все ресурсы исчерпаны и никакой прачечной построить невозможно. Вот и построили. Построена она за городом, почти у самой линии обороны. Ходим туда с часовым. Там имеется всего пять домов, и все они под прямым прицелом у большевиков. Почему эти самые большевики их еще не разбили — неизвестно. Но разобьют, как только захотят. В одном из домов живет капитан и его интендантская команда. В доме рядом наша прачечная, интендантский склад обмундирования и моя пошивочная мастерская. Солдаты и сержанты все мальчишки, начиная с 17-летнего возраста. Капитану 27 лет. Повар команды — тореадор. Самый настоящий живой тореадор. Но абсолютно не похож на оперного тореадора. Маленький, верткий, как обезьяна, и по поведению, и по психологии настоящий ребенок. Да и лет-то ему всего девятнадцать. По виду же ему можно дать не больше четырнадцати, зовут Маноло. Мой сержант, т.е. мое прямое и непосредственное начальство, — Хозе, 20 лет. Жулик сверхъестественный. Воришка и бабник. И все сержанты такие. Прачкам невозможно работать от толкотни в прачечной. Я, наконец, пригрозила, что пожалуюсь капитану, если они будут тут толочься без конца. А капитана они боятся. Он, совершенно не стесняясь, бьет их по физиономиям. И вообще, мордобой в испанской армии — дело самое обычное. Офицеры бьют сержантов и солдат, сержанты только солдат, а солдаты бьют всех, кого могут. Вот тебе и потомки гордых кабальеро. Если бы не видела этого собственными глазами, никогда бы не поверила. Паек у нас сытный, но когда его приносят, то он до обеденного перерыва лежит в команде на столе. И эти хулиганы непременно норовят что-нибудь стянуть, проходя. Не потому, что голодны, и не из корысти, просто из озорства. Но они такие добродушные и такие ребячливые, что население им все прощает. Например, они приходят к вам в гости непременно с подарками. Но принимать эти подарки нужно всегда осторожно, потому что нет никакой гарантии, что они не сперли их у ваших соседей. Недавно жена городского головы была в отчаянии. Ей кто-то привез из тыла флакончик духов. Надо знать, что это значит в наших условиях, когда и мыла нет. И вот к ним пришли в гости какие-то испанцы, и не успела она оглянуться, как духи исчезли. А через несколько дней выяснилось, что эти духи подарены какой-то девушке. Причем эта девушка уверяет, что солдата, подарившего духи, она видела в первый раз в жизни. И это вполне понятно при широте испанских натур.
Как-то к Коле прибегает сторож из школы и сообщает, что испанцы приехали с подводами и вывозят всю мебель из школы. Коля побежал и накричал на них по-русски. По-испански он только и знает из этой области «муча культура». Так же весело и с таким же неистовым ревом, как нагружали подводы партами и шкафами, так же стали и разгружать и носить обратно в школу.

17.9.42. Приходим на работу, а в помещении команды нет крыши. Ночью попал снаряд. Очень трогательная и характерная для испанцев черточка: при нашей команде болтается беспризорный мальчик, русский, сирота военного времени. Никто как будто бы из солдат, а тем более капитан, им не интересовались, но когда снаряд попал наверх, где спальня команды и где был этот мальчик, капитан, в одном белье, понесся наверх, схватил мальчишку на руки и помчался с ним в бункер. Испанский же бункер — это не то что немецкий. У немцев бункеры всегда в образцовом порядке, наш же был больше чем наполовину наполнен водой. Потому что все дожди стекали в него. А испанцам и в голову не приходило заглянуть туда. И вот капитан стоял в воде почти по пояс, держа на руках мальчика. А мальчик совсем не маленький для своих 12 лет. Стрельба продолжалась около получаса, и он все время так и простоял в воде. Причем поведение капитана считается, по-видимому, совершенно нормальным. Рассказывая мне все ночные происшествия, ни один испанец не сказал ни слова про это. Это мне рассказали военнопленные сапожники, которые работают в нашей команде. Как же населению не любить этих полоумных?
Когда мы пришли, то деятельность по очистке бункера была в полном разгаре. Мой капитан, веселый, как будто бы получил подарок, орал и носился по двору. Не меньше его орали и носились солдаты, все перемазанные в глине, как черти. Увидев моих прачек, капитан неистово заорал, чтобы они шли помогать. Между прочим, испанцы при всяких переживаниях орут так, как будто бы их режут. А переживают они все очень остро и бурно, поэтому над городом стоит непрерывный вопль, как при светопреставлении. Раньше население пугалось, а теперь уже привыкло. Прачек моих поставили к помпе выкачивать воду. Вода от глины густая, и помпа каждую минуту отказывалась работать. Капитан раздавал пощечины солдатам направо и налево, но дело от этого ничуть не поправлялось. Солдатишки совершенно перестали сами работать и начали командовать женщинами. Я, наконец, пошла к капитану и как могла почтительнее (в некоторые моменты нашей жизни с ним надо было бывать необычайно почтительной) заметила ему, что у нас, у русских, не принято заставлять «сеньор» работать на насосах, в то время как «кабальеро» ничего не делают. Это только у немцев так. Упоминания о немцах было вполне достаточно. Реакция была несколько неожиданная, но благоприятная. Он немедленно дал по физиономии Мигуэлю, портному из починочной мастерской, который, уж конечно, не имел ни малейшего отношения ни к бункеру, ни к прачкам, мирно проходя мимо в мастерскую. Это один из самых тихих и милых мальчиков во всем этом сумасшедшем доме. После чего, удовлетворенный, приказал Хозе напоить моих прачек кофе. Это было ДА. Настоящий испанский кофе. У немцев такого и в заводе нет.
У испанцев женщины делятся на паненок, сеньор и сеньорит. К первым можно приставать. И вообще это специфическое наименование проституток. Ко вторым относятся с настоящим уважением и почтением. Но пробуют на звание паненки каждую женщину и, если получают отпор, — почтительно целуют руку и уже своему почтению никогда не изменяют.
И вообще, мордобой в испанской армии — дело самое обычное. Офицеры бьют сержантов и солдат, сержанты только солдат, а солдаты бьют всех, кого могут.

30.9.42. Сегодня меня вызывали в немецкую комендатуру для улаживания кое-каких дел с моими прачками. На работу я уже не пошла, так как не было провожатого. Вечером приходят прачки и рассказывают, что они сегодня целый день по приказанию капитана мочили уже стираное и сухое белье и опять его развешивали в сушилке. Нужно это было для того, чтобы показать какой-то комиссии прачечную во всем производственном великолепии. Видали дурака! А что срочный заказ с фронта не выполнен — наплевать. Конечно же, работать с немцами гораздо лучше. У них всегда знаешь, чего они хотят. А эти вдохновительные особы всегда тебя подводят. Например, капитану ничего не стоит вдохновиться и приказать всю приготовленную на стирку воду истратить на мытье солдат. Прачечная срочно превращается в баню, прачки сидят полдня без дела, а потом начинается истерика по поводу опоздания с заказом. А солдаты через полчаса ухитряются стать такими же грязными, как и до мытья, если не грязнее.
А из штаба приходят нагоняи за плохое обслуживание, и капитан начинает щелкать солдат по физиономиям. Противно смотреть, когда он, выкатив глаза как оголтелый козел, начинает их катать, а они, бедные, стоят навытяжку и только моргают. Для нашего глаза это зрелище непереносимо. После первой же такой сцены в моем присутствии я стала всякий раз вставать, как только он входил в мастерскую. Сначала он милостиво улыбался и просил не беспокоиться, а потом понял, по-видимому, и надулся. И теперь у нас кончились наши сердечные культурные разговоры при помощи словаря на пяти языках. Несколько раз он забывал, что мы уже не «друзья», а я — подчиненная ему военнопленная, а он завоеватель, и начинал свою бесконечную болтовню. Испанского языка я совсем не знаю, по-немецки он почти ничего не понимает и не хочет понимать, по-английски мы оба плаваем, и вот для того, чтобы сказать какую-нибудь ерунду вроде того, что русские не понимают музыки и у них нет литературы, он тратит четверть часа на фразу. Раскрывается испано-немецко-французско-английско-русский словарь, и он мне вещает. Теперь я всякий раз напоминаю ему, с подчеркнутой почтительностью, о разнице нашего социального положения, и он уходит надутый. Ударить же меня он никогда не рискнет, потому что я «нобле сеньора»*. Если же он это сделает, то свои же солдаты зарежут его. Они меня не то что любят, но я «сеньора» и к тому же «нобле». Мой муж «профессор», и у нас в доме «муча культура». Т.е. много книг. Они часто приходят ко мне в мастерскую пожаловаться на судьбу или похвастаться письмом и фотографией невесты. Все мои мальчишки из интендантской команды очень целомудренны. Ни одного романа с русскими девушками. Это потому, что все они имеют невест дома. А вот сержант — другое дело.
Впечатлительны они, как кошки. А капитан, например, до завтрака совершенно иной, нежели после. До завтрака он мрачен, придирчив, истеричен. После завтрака сияет, как солнышко, и весьма общителен. Если нужно от него чего-нибудь добиться, то ни в коем случае нельзя пытаться это сделать до завтрака. Ничего не выйдет. Упрям, как осел.

1.10.42. Сегодня испанцы хоронили девушку, убитую снарядом. Гроб несли на руках, и все рыдали. Ограбили всю оранжерею, которую развели немцы. Говорят, что при этом не обошлось без потасовки. Называют по одному убитому с каждой стороны. Этих уже будут хоронить без цветов. Многие из них ходят в нашу церковь и стоят там, как им подобает. Молятся они много и охотно. У каждого на шее есть иконки и ладанки.

5.10.42. Всё более меня утомляют мои испанцы. Никаких сил нет работать с ними. Интересно провести параллель между немцами и испанцами, как мы их видим.
1. Немцы тихи и спокойны. Испанцы шумливы и беспокойны как молодые щенки.
2. Немцы подчиняются беспрекословно всякому приказу, каков бы он ни был. Испанцы всегда норовят приказа не выполнить, каков бы он ни был. Немцам «ферботен» обижать испанцев как гостей. И они внешне к ним относятся доброжелательно, хотя страстно их ненавидят. Испанцы же режут немцев каждую субботу по ночам, после того, как напьются своего еженедельного пайкового вина. Иногда и днем, в трезвом виде, бьют немцев смертным боем. Немцы только защищаются.
3. Немцы чрезвычайно бережливы с обмундированием и продуктами. Белье носят латаное-перелатаное. Аккуратненько штопают себе сами носки и прочее. Ни одна крошка продуктов у них не пропадает даром. Испанцы, получив совершенно новое шелковое белье, берут ножницы и превращают кальсоны в трусики. Остатки выбрасывают к восторгу моих прачек, которые подбирают обрезки, распускают их и потом вяжут себе разные шарфики, носки и беретики. Такое количество и таких ниток на фронте является сказочным богатством.
Испанцы ездят за 35 километров от Павловска за продуктами каждую неделю. И все знают, что они получили на эту неделю. Если это лимоны, то выхлопная труба у грузовика заткнута лимоном, и лимоны торчат на всех возможных и невозможных местах. Если яблоки — то же происходит и с яблоками и всем прочим.
Новенькое белье сваливают в машину, в грязь, и топчутся по нему. Привозят прямо в прачечную. С фронта я обычно получаю не меньше 20% совершенно изодранного обмундирования. Иногда брюки бывают распороты вдоль по швам и или передней, или задней половины нет. Как они ухитряются это делать — непонятно, но делают.
Когда мы приводили в порядок наш дом под прачечную, то в одной комнате нашли печку, доверху забитую совершенно целыми носками, на крыше новенький резиновый плащ для мотоциклистов, брюки и мундиры в самых невозможных местах. И все это — абсолютно новенькое. Это здесь стояла в течение двух недель какая-то испанская часть. Немцев это приводит в ярость.
4. Немцы храбры постольку, поскольку им приказано фюрером быть храбрыми. Ни на капельку больше. Испанцы совершенно не знают чувства самосохранения. Выбивают у них свыше 50% состава какой-либо части, остальные 50% продолжают с песнями идти в бой. Это мы наблюдали собственными глазами. Немцы, согласно приказу, при первом же снаряде лезут в бункер и сидят в нем до конца стрельбы. У испанцев из нашей части погибло 14 человек оттого, что они не только не прятались от обстрела, но непременно мчались туда, где ложатся снаряды, чтобы увидеть, куда и как они попадают. Обычно второй или третий снаряд их накрывал.
5. Немцы, несмотря на свою сентиментальность, очень грубы с женщинами. Они любят устраивать подобие семейной жизни со своими подругами, но по существу — эгоисты и хамы с ними. А в «компании» они заставляют девушек чистить за собой уборные и с наслаждением и издевательством загаживают все. Немцу ничего не стоит ударить женщину.
Испанцы — страсть, наскок и подлинное уважение к женщине. Они очень легко и просто могут из ревности зарезать свою подругу, но никогда не ударят.
Немцы и испанцы сходятся только в одном — в своей неистовой ненависти друг к другу. Думаю, что в случае, скажем, переворота испанцы с удовольствием пошли бы вместе с нами бить немцев. Некоторые из них откровенно удивляются, что русские пошли с немцами. Растолковать им, что такое советский режим в самом деле, — никак невозможно. Хотя все они франкисты и страстные противники своих красных. Но все-таки… Немцы. Если у немцев все союзники такие, то их дело крышка.

Примечания
*В 1918 году город Павловск был переименован в Слуцк в честь революционерки Веры Слуцкой, погибшей в 1917 году. В 1944 году городу было возвращено первоначальное название.
* «Голубая дивизия» (División Azul) — 250-я пехотная дивизия вермахта, состоявшая из испанских добровольцев (антикоммунистов, желающих отомстить СССР за участие в Гражданской войне в Испании, а также людей, прельщенных двойным (испанским и немецким) жалованьем, особенно привлекательным в условиях испанской безработицы). Название дано по цвету униформы, заимствованной у фалангистов, членов испанской правящей партии (Фаланги), — синим рубашкам. Штатная численность дивизии ок. 17 тысяч человек, за все время существования дивизии в ее составе воевали 40—50 тысяч человек. «Голубая дивизия» находилась на территории Ленинградской и Новгородской областей с октября 1941-го по октябрь 1943 года, когда была расформирована по приказу Фр. Франко, но часть солдат осталась в рядах немецкой армии (перешли в Германский иностранный легион).

3 Александр Рудольфович Трушнович (1893—1954) — видный деятель русской эмиграции, один из руководителей Народно-трудового союза (НТС). Словенец, родился на территории Австро-Венгерской империи. В Первую мировую войну воевал, перешел на сторону России, в Гражданскую — воевал в Белой гвардии, попал в плен к красным, бежал, скрывался, потом жил под другой фамилией. В 1934 году как бывший подданный Австро-Венгрии добился выезда в Югославию, в 1944-м перебрался в Германию. Работал врачом и занимался общественной деятельностью в рамках НТС. В 1954 году был похищен и убит советскими агентами.
4 Noble señora — «благородная госпожа».»

См.: archives.colta.ru/docs/8359

P.S. Чуть позже нашёл на Флибусте электронную публикацию дневника всё той же Лидии Осиповой (записи 1941 - 1944 гг.): flibusta.net/b/352948/read и flibusta.net/b/352947/read

Очень занимательно. Тётенька из той самой "внутренней эмиграции", что с нетерпением ожидала с самого начала войны прихода доблестных немецких освободителей, а затем перебралась из "внутренней" эмиграции во "внешнюю". Начало войны Л.Осипова встретила в Царском Селе, затем перебралась с супругом в Гатчину. Немцев-то она встретила. Но каково же было её разочарование

@темы: книги, цитаты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Роджер Д. Гриффин
Сегодняшнее состояние и будущие направления сравнительных исследований исторического фашизма и неофашизма*//Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры - Русское издание
№ 2, 2010 ‐ www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/inhaltruss14....

См.: www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/docs/forumrus...

@темы: книги

---

Уголь и нефть: политические различия

«...Разные виды естественных ресурсов имеют разные характеристики: не только физические, химические и географические, но и политические, а значит – институциональные. На важном примере эта тема раскрыта в недавней книге Тимоти Митчела, который описывает политические различия между двумя видами ископаемого топлива – углём и нефтью.
[Mitchell T. Carbon Democracy: Political Power in the Age of Oil. London; New York: Verso, 2011.]

Уголь традиционно добывается около своего потребителя, его редко перевозят на большие расстояния по суше или по морю. В эпоху каменного угля, показывает Митчелл, шахтёры обладали серьезной властью; шахтёрская забастовка могла парализовать региональную экономику. Романтизация шахтёрского труда, массовой работы в условиях риска и взаимопомощи, вела к марксистской идее пролетариата. Добыча угля проложила путь к «углеродной демократии» (carbon democracy), классовой борьбе и, в итоге, к гибкому политэкономическому балансу между трудом и капиталом. Нефть, напротив, в основном добывается в далёких и экзотических местах. Это жидкость, и её легко транспортировать, но длинные трубопроводы или огромные танкеры несут большие риски. Для добычи и транспортировки нефти, обслуживания вышек, насосов и танкеров нужно очень мало людей. В России считается, что 2% населения вовлечены в нефтегазовый бизнес, который приносит около 15% валового продукта и на 60% формирует бюджет страны. Работая в далёких анклавах и имея специальные навыки, эти люди не связаны с основным населением страны. Забастовки на нефтяных полях бывают редко, а если они и происходят, их никто не замечает. Зато безопасность нефтяных полей и труб является важной и трудной задачей. Цена нефти сегодня определяется именно расходами на безопасность добычи и доставки, а не себестоимостью и транзакционными издержками. Если в угольной экономике ключевой фигурой был шахтёр и основной угрозой была забастовка – в нефтегазовой экономике центральной фигурой является охранник и главной угрозой является терроризм.

Именно поэтому персонал безопасности, или специалисты по насилию, занимают верхние позиции в нефтезависимой экономике. В идеальном варианте такая страна превращается в нефтегазовую корпорацию, которая осуществляет прямые поставки сырья внешним потребителям, отвечая за безопасность добычи, транспорта и экспорта. Но так не получается. В стране живёт много народа, который мешает этой конструкции. Две трети газа и одна четверть нефти, добываемой в России, расходуются на внутреннее потребление; правительство ищет пути сокращения этих расходов. С точки зрения государства, живущего экспортом нефти, само население является излишним. Это не означает, что люди должны страдать или умирать, государство будет заботиться о них, но только в таких формах, в каких оно само захочет. Вместо того, чтобы быть источником национального богатства, население превращается в объект благотворительности со стороны государства.»

(с) Александр Эткинд. Петромачо, или Механизмы демодернизации в ресурсном государстве.//
Неприкосновенный запас. 2013. № 2 (88). См.: www.nlobooks.ru/node/3432#_ftnref9

@темы: книги, цитаты

---

«Но есть, однако, место, где деньги не имеют никакой власти, - это загробный мир. В музее бельгийского города Брюгге рядом висят две картины Яна Провоста. На первой изображён скупой торговец на смертном одре, указывающий на запись в своей расчётной книге, свидетельствующую, вероятно, о значительной прибыли. Но он напрасно пытается передать свой вексель скалящемуся скелету с соседней картины, отмахивающемуся от его бумажки и произносящему, похоже, небольшую проповедь о бессилии денег. Справедливость его слов подтверждает сосредоточенно вслушивающийся почтенного вида господин на заднем плане.»

(с) Дж.Хоскинг. Экономика доверия//Неприкосновенный запас. 2010. №5(73).
См.: magazines.russ.ru/nz/2010/5/ho7.html

@темы: цитаты

---

Свеженькое от Дж.Хоскинга

Джеффри Хоскинг. Доверие и недоверие в СССР: общий обзор («Товарищи» и «враги»: советское общество доверия)//Неприкосновенный запас.2013.№6(92).
См.: magazines.russ.ru/nz/2013/6/7h.html#_ftnref11

Он же. Почему нам нужна история доверия. //Вестник Европы. 2002. №7-8. См.:magazines.russ.ru/vestnik/2002/7/hosking.html

Он же. Структуры доверия в последние десятилетия Советского Союза.//Неприкосновенный запас. 2007. №4(54). См.:magazines.russ.ru/nz/2007/54/ho5.html

Он же. Экономика доверия.//Неприкосновенный запас. 2010. №5(73). См.: magazines.russ.ru/nz/2010/5/ho7.html

@темы: книги

---

"Тактики избегания" и их последствия

Социологическая статья о политике Министерства, "тактиках избегания" и их последствиях - по материалам одного регионального вуза.

«Современные концепции кризиса образования, объясняющие эту сферу, сформированы на основе убеждения, что источником проблем являются коррупция и коммерциализация образования[3]. Мы попробуем показать, как основанная на этих убеждениях политика Министерства образования и науки объективно ведет к сокращению пространства, где преподавание в принципе возможно. Именно эту политику мы и обозначили термином «гиперрегулирование». Интересно, на наш взгляд, проследить эволюцию, которую вузы переживали в 90-е годы ХХ века и нулевые и которая предопределила процессы, протекающие сегодня.

...Смысл создания новых структур внутренней бюрократии и состоял в защите структуры учебного процесса (уже на тот момент малосодержательного). Конечно, сокращение числа преподавателей, возрастание нагрузки ведет к изменениям в самом педагогическом ядре университета. Но в нашем случае, а судя по отзывам, и в других вузах речь идет именно о возрастании «бумажной работы», ложащейся на плечи преподавателя.(...)
К настоящему времени прорастание внутренней бюрократии дошло до уровня кафедр и факультетов. При каждом декане (и это не исключение, а правило) создается штат заместителей (по науке и информатизации, по воспитательной работе, по учебной работе и по инновационному развитию). Это штатные преподаватели, которым снижают нагрузку и доплачивают за исполнение своих обязанностей. Но снижение нагрузки в данном варианте осуществляется за счет ее перераспределения, то есть за счет возрастания нагрузки на оставшуюся часть педагогов.
Даже на кафедрах возникает необходимость в выделении специального человека. Поскольку такая штатная единица не предусмотрена в структуре вуза, её выделение осуществляется путем личных договоренностей.

Понятно, что такое «необходимое» снижение нагрузки ведет к её возрастанию у остальных. Последнее приводит уже не просто к тому, что учебный процесс начинает скорее имитироваться, нежели осуществляться, но и к тому, что снижается качество самой имитации. Обессмысливание высшего образования становится очевидным уже и студентам[18]. Речь идет даже не о том, что образование не даёт специальных знаний, профессиональной подготовки, не о том, что усиливается социальная составляющая (воспроизводство статусов, свидетельство о социальной полноценности), а о полной утрате смысла существования организации. Пока свидетельства этого косвенные и эпизодические, но они уже есть[19]. К старшим курсам резко увеличивается отсев. И это при том, что вузы делают всё для «сохранения контингента студентов». Появляется всё больше студентов, которые пошли в вуз потому, что «не хотели огорчать родителей». Иными словами, люди уже не видят смысла в дипломе — даже в качестве свидетельства о «социальной полноценности». Студенты постепенно теряют хоть какую-то заинтересованность в учёбе. Вместе с ней исчезает и сам смысл существования вуза даже в качестве «отстойника», назначение которого — выдержать подрастающее поколение в самом буйном возрасте, занять его. Бумажный вал, несущийся по вузам, отнимает и такую возможность.»

См.: Михаил Бляхер.Гиперрегулирование в системе высшего образования.//Отечественные записки. 2013. №4(55). magazines.russ.ru/oz/2013/4/4b.html

@темы: цитаты, дневник наблюдений

---

Universitas magistrorum et scholarium

«Анализ внутриуниверситетской политики традиционно начинается с идентификации трех основных групп, чьи запросы регулярно приходят в противоречие друг с другом, — студентов, преподавателей и администраторов[2]. Профессора обычно хотят, чтобы университет повысил им оклад, снизил учебную нагрузку, купил нужные книги и оборудование. Студенты хотят, чтобы их учили лучше (или заставляли работать меньше), платили стипендию и обеспечивали общежитиями, комнатами отдыха и спортзалами. Администраторы не меньше профессоров хотят поднять себе зарплату — и в отличие от них часто в этом преуспевают. Кроме того, их работа состоит в том, чтобы удерживать аппетиты двух других групп в рамках ограниченного бюджета и создавать впечатление, что университет соответствует ожиданиям внешних агентов, от которых зависит его существование, — государственных чиновников, спонсоров и различных общественных организаций. Поэтому администраторы неизбежно стремятся контролировать разные стороны жизни профессоров и студентов, чему те, естественно, сопротивляются.

Запросы каждой из этих трех групп, разумеется, не всегда и не везде одинаковы. Многие нюансы зависят от того, какие настроения и мотивации преобладают в каждой группе, какая именно студенческая, преподавательская или административная культура имеет наибольшее влияние. Лучше всего изучены студенческие культуры[3], хотя в последние десятилетия интерес к ним несколько снизился[4]. В самом грубом приближении мы можем разделить студенческие культуры на профессиональные и мораториальные (согласно предложенному Эриком Эриксоном определению высшего образования как «возрастного моратория»). Первые ориентируют студентов на то, чтобы рассматривать учебу как начальную фазу желанной профессиональной карьеры; соответственно студенты выбирают университет и факультет исходя из своих представлений о ценности навыков и профессиональных контактов, которые там можно приобрести, прилагают все усилия к тому, чтобы узнать как можно больше, и по собственной инициативе пресекают попытки профессоров сократить объем или сложность материала и тем самым облегчить жизнь им и себе. Мораториальные культуры располагают студентов к тому, чтобы видеть в университете пространство, где можно реализовать какие-то планы, с учебой прямо не связанные: создавать дружеские сети, искать брачных партнеров, утверждать статус семьи, наслаждаться жизнью, «искать себя», осваиваться в столичном городе или в другой стране, пользуясь бесплатным общежитием. Общим для всех этих функций студенческого статуса является то, что необходимость учиться сопутствует им лишь как досадное недоразумение. Университеты, в которых доминируют профессионально мотивированные студенты, представляют собой место, в котором прежде всего удобно учиться. Alma mater мораториальных студентов — место, где можно с большим комфортом неучиться.

Исторический пример вуза первого типа — Болонский университет в первое время после своего создания, описанный в классической статье Коббана[5]. Этот университет представлял собой корпорацию — но корпорацию студентов, а не профессоров. Студенты, по большей части желавшие изучать право, избирали из собственных рядов ректора и нанимали преподавателей на сдельной основе. В контракте жестко оговаривалось, какие темы профессор обязан осветить в своем курсе, и если студентам казалось, что преподаватель не готов к занятию, беднягу беспощадно штрафовали. Кроме того, студенты тайно подсылали соглядатаев, которые ночью смотрели в окна к профессорам, убеждаясь, что те готовятся к отправлению своих педагогических обязанностей. Немногие преподаватели выдерживали в этом карцере более двух семестров.

Самыми известными примерами университетов, где верховодили мораториальные студенты, были Оксфорд и Кембридж в XVIII и отчасти XIX столетии. Нынешние лидеры мировых рейтингов служили в ту пору изоляторами для аристократических шалопаев, в последнюю очередь интересовавшихся сведениями, которые могли сообщить им тьюторы. Вынужденные обращаться к столь неблагодарной аудитории, сами профессора также — за редкими исключениями — теряли интерес к ученым занятиям и всячески потворствовали своим ученикам в их нетребовательном отношении к образованию.

Что касается преподавательских культур, то здесь наиболее общим способом классификации является традиционная оппозиция между «космополитами» и «местными», охарактеризованная более полувека назад Гоулднером[6]. Профессора делятся на тех, кто ощущает себя прежде всего частью сообщества учёных, выходящего за пределы данного университета, и тех, кто идентифицирует себя с конкретной организацией, а свою цель определяет как служение ей (зачастую эту цель незаметно превращая в служение организации самому себе). Университеты, где доминируют «космополиты», становятся удобным местом для занятий наукой — все доступные средства тратятся на книги и лаборатории, преподавание сведено к минимуму, студентов мало, а те, что есть, — сплошь гении, преданные своим профессорам, полномочия центральной администрации минимальны, всем заправляет сенат или ученый совет. Университеты, в которых преобладают «местные» профессора, похожи на них во всех отношениях, кроме одного — в них никто особенно не интересуется библиотеками, лабораториями и гениальностью преданных студентов[7].»

Ссылки

[2] См., например: Baldridge, Victor. 1971. Power and Conflict in the University. Research in Sociology of Complex Organizations. John Wiley and Sons; Kerr, Clark. 2001 (1963). The Uses of the University. Harvard University Press; Rosovsky, Henry. 1991. The University: A Owner’s Manual. W. W. Norton & Company.

[3] Классическая работа: Becker Howard, Blanche Geer, Everett Hughes and Anselm Strauss. 1961. Boys in White: Student Culture in Medical School. Chicago: University of Chicago Press.

[4] Gerber, Theodor and Sin Yi Cheung. 2008. Horizontal Stratification in Postsecondary Education: Forms, Explanations, and Implications. Annual Review of Sociology. 34: 299—318.

[5] Cobban, Alan. 1971. The Origins of Mediaeval Student Power. Past and Present. 53: 28—66.

[6] Goulnder, Alvin. 1957. Cosmopolitans and Locals. Towards an Analysis of Latent Social Roles-1. Administrative Science Quarterly. 2(3): 281—306.

[7] Возможно, самое известное описание университетов, где господствуют «местные» профессора, содержится в книге Кларка об академической власти в Италии (Clark, Burton. 1977. Academic Power in Italy. Bureaucracy and Oligarchy in National University System. Chicago: University of Chicago Press). Специфика итальянской ситуации состояла в том, что правительство приложило значительные усилия для ограничения власти локальных академических боссов с помощью системы общенациональных конкурсов. Профессорская олигархия отреагировала на эти меры сплочением на том же общенациональном уровне, сохранив, однако, традиционную культуру, далекую от космополитической открытости. Академическая карьера члена такой корпорации зависела не от его интеллектуальных достижений, а от лояльности патрону и дипломатических талантов последнего. Студенты практически не видели своих профессоров: в лучшем случае те посылали кого-то из ассистентов читать вместо себя лекции — а административные обязанности вроде деканства и ректорства возлагались на преподавателей помоложе, которые находились в полной зависимости от своих старших коллег.


(с) Владимир Волохонский, Михаил Соколов. Политическая экономия российского вуза.//Отечественные записки. 2013. №4(55). Полный текст см.: magazines.russ.ru/oz/2013/4/3v.html

@темы: цитаты, дневник наблюдений

---

Про хороших и плохих

«— Есть ли какие-то персонажи, которых вы разлюбили и они больше не вызывают у вас энтузиазма?
— Я по-прежнему люблю всех персонажей. Даже не очень привлекательных. По крайней мере, персонажей с собственными главами. Когда я пишу с их точки зрения, я как будто нахожусь в их шкуре. Пытаюсь увидеть мир их глазами, понять, почему они поступают именно так, а не иначе. И даже те персонажи, которые представляются плохими парнями и в некотором объективном смысле ими и являются, сами себя таковыми не считают.
Так в комиксах бывает. Это Красный Череп, проснувшись утречком, спрашивает: «Какое бы злодеяние мне совершить сегодня?» Настоящие люди так не думают. Мы все считаем себя героями, хорошими парнями. У каждого из нас есть причины, почему мы совершаем гадкие, эгоистичные или жестокие поступки: «У меня не было выбора», или «Это — лучший из нескольких плохих вариантов», или «Нет, на самом деле это был хороший поступок, потому что Бог приказал мне его совершить», или «Мне пришлось это сделать ради моей семьи». Поэтому когда я пишу с точки зрения одного из своих персонажей, совершившего что-то подобное, я стараюсь помнить об этом.
Помню, поэтому сопереживаю и люблю даже людей типа Виктариона Грейджоя, который по сути тупица и грубиян. Но он чувствует себя обиженным и видит мир в определенном ракурсе. И Джейме Ланнистер, и Теон Грейджой — все они имеют свою точку зрения. Я их всех люблю. Хотя некоторых, наверное, люблю чуточку больше, чем других.»

См.: Интервью Джорджа Мартина с Comic-con для io9. 31 июля 2013 г. 7kingdoms.ru/2013/grrm-i09/

@темы: цитаты

---

Огонь и лёд (Fire and ice)

Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I've tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.

(с)Роберт Фрост (Robert Frost)

перевод

Кто говорит, мир от огня
Погибнет, кто от льда.
А что касается меня,
Я за огонь стою всегда.
Но если дважды гибель ждёт
Наш мир земной, - ну что ж,
Тогда для разрушенья лёд
Хорош,
И тоже подойдёт.

(с) Перевод с англ. М. Зенкевича

@темы: стихи, цитаты

---

Далеко до Гримпенских болот:)

Проходя несколько недель назад по темноте через парк, увидел на дорожке, примерно на высоте локтя от земли, маленькое светящееся пятно, приближающееся в сторону Достика большими скачками. Несколько позже разглядел тёмный силуэт и задорное тявканье. То некая молодая такса совершала пробежку со своим человеком. А ошейник у неё новомодный, светящийся в темноте.
Улыбнулся. Собака Баскервиллей за последнюю сотню лет здорово измельчала

@темы: дневник наблюдений

---

Об общении с прессой:)

«Кто-то стучал в дверь.
Максвелл вскочил, но остановился в нерешительности. Возможно, репортёрам, наконец, удалось его выследить. А вдруг они только предполагают, что он может быть здесь? В таком случае лучше не откликаться. Но даже один репортёр стучал бы куда громче и увереннее. А этот стук был тихим, почти
робким, словно тот, кто был за дверью, чего-то опасался или стеснялся. Ну, а если это всё-таки репортеры, молча выжидать нет никакого смысла: дверь отперта и, не получив ответа, они наверняка толкнут её и войдут без приглашения.
Стук на мгновение замер, затем раздался снова. Максвелл на цыпочках подошёл к двери и распахнул её. Снаружи стоял Краб, белея в лучах заходящего солнца, точно привидение. Под одной из своих конечностей, которая в настоящий момент, по-видимому, играла роль руки, а не ноги, он держал
большой пакет.
- Да входите же! Пока вас тут никто не увидел, - нетерпеливо сказал Максвелл.
Краб вошёл, а Максвелл, закрывая дверь, удивился, с какой стати он потребовал, чтобы это существо вошло в хижину.
- Вам не нужны опасения, - заявил Краб, - касательно жнецов новостей. Я был осторожен, и я глядел. За мной никто не следил. У меня такой нелепый вид, что за мной никогда не следят. Никто никогда не полагает, что я могу действовать сообразно с целью.
- Очень выгодная особенность, - заметил Максвелл.- По-моему, это называется защитной окраской.»

(с) Клиффорд Саймак "Заповедник гоблинов" (The Goblin Reservation), 1968
См.: lib.ru/SIMAK/goblins.txt

@темы: книги, цитаты

---

Про шпиона, который знался с нечистым:)

Ноябрь 1914 г., Восточная Пруссия:
«"Накануне боя произошёл следующий трагикомический эпизод. Когда я проходил по Таурогену, меня остановил какой-то тип и шёпотом стал говорить: "Ради Бога, спрячьте меня куда-нибудь на сутки. Я - секретный агент штаба Ковенской крепости и завтра должен пройти в Тильзит. А здесь за мной стали следить какие-то люди, сейчас они куда-то скрылись. Может быть, это германские агенты, и я боюсь, что они меня проследят". Я подозвал уральского казака из конвойной сотни и приказал ему взять этого господина в свое помещение (где стояло пять казаков) и никуда его впредь без моего разрешения не пускать. Придя в штаб, приказал адъютанту проверить этого типа. Из всех документов у него оказалась всего-навсего визитная карточка одного из военных Ковенских начальников, в которой было написано, что все военные и гражданские власти приглашаются оказывать указанному лицу всяческое содействие. Так как этого для нас было, конечно, мало, я послал начальнику Ковенской крепости запрос, выслан ли его штабом такой-то агент, и какие его особенные приметы.

Вечером, проходя мимо позиций, где сидел этот агент с казаками, я вдруг увидел трёх уральцев, выскочивших из избы. Они чуть не сбили меня в темноте с ног.

дальнейшее может вас напугать

Когда я спросил, с чего они так ошалели, один из них ответил, что этот агент, очевидно, "знается с нечистым", и они боятся спать с ним под одной крышей, так как он грозится вынуть у них глаза! Что за ерунда! Я заскочил в избу и увидел агента, которого держал за руки, прижав коленом грудь, урядник.

"Ради Бога, господин полковник, прикажите ему отпустить меня", - простонал агент. Урядник, отпустив из своих рабочих рук щупленького агента, доложил мне следующее. Когда все стали готовиться спать, агент сказал казакам: "Ну, братцы, спать пора. Надо глазам отдых дать. Вот я сперва выну свои глаза, а потом и вам повынимаю, заверну их в тряпочку, пусть до утра и они отдохнут!" Сказав это, агент, взявшись одной рукой за веко, другой и в самом деле вынул правый глаз и завернул его в тряпочку. Потом протянул руку к уряднику со словами: "Ну, а теперь по старшинству. Давай я тебе глаз выну, а потом и другим, а после выну себе второй глаз, и мирно заснём!" Тогда три казака бросились вон из избы, а урядник повалил агента и стал его бить, обещая задушить. Хорошо, что я случайно в это время проходил мимо.

Выругав агента за неуместные шутки, пристыдив казаков за трусость и объяснив им, что у агента, очевидно, глаз вставной, стеклянный, и что он просто хотел пошутить, я пошёл в штаб, где меня ожидала телеграмма начальника Ковенской крепости. Телеграмма извещала, что таковой агент действительно выслан с важным поручением, и его особые приметы - вставной правый глаз, в чём я уже и сам убедился."»

(с) Воспоминания генерала Сергея Яковлевича Гребенщикова. - Симферополь: Н.Орiанда, 2009. С.104-105.

@темы: книги, цитаты

---

Книжное:)

Добрался до книги воспоминаний генерала от кавалерии С.Я.Гребенщикова (26.09.1873 - 7.08.1933), добытой во время достопамятного крымского путешествия. Автостопный рюкзак был крайне мал по объёму, но хотя бы эту книжку не упихать туда в Севастополе Достик не мог. Много чего любопытного и по довоенному времени (см. его ностальгические воспоминания о молодёжной "неуставщине"), и о предвоенной Прибалтике и северо-западном приграничье, и о более позднем времени.
От автора-составителя (его правнучки, Ю.Арбатской):
В книге 340 страниц, более 50 фотографий из семейного архива. Сергей Яковлевич Гребенщиков - личность незаурядная. Он был последним командиром лейб-гвардии Драгунского полка, прошёл всю войну 1914-1917 г.г., затем служил уездным старостой в городе Сумы при гетмане Скоропадском, с которым имел дружественные отношения. В конце 1918 года, с приходом к власти Петлюры, подал рапорт в Добровольческую армию и до 1920 года служил в штабе Деникина. Последние 13 лет жизни провёл в эмиграции, в Белграде. Книга состоит из четырех основных частей: первая часть - это биография генерала, вторая - это военные мемуары Сергея Яковлевича о первых месяцах войны на территории Прибалтики, третья - воспоминания Сумского старосты, и последняя - стихи генерала (а также его заметки в эмигрантской печати).

@темы: книги

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра