ДЖУЛЬЕТТА. Ужасная, ужаснейшая ночь! Ужель Ромео мой опять пирует, нарушив вероломно клятву, мне данную вчера лишь? Что ежели в хмельном угаре он опять на улицах Вероны куролесит? Не миновать беды, коль герцог наш узнает и вправду в Падую ушлет его без права переписки. О Боги! Молю, супруга моего вы поддержите и до дому ему дорогу укажите! Залаяли собаки — это он, любимый мой, чтоб черти его взяли. РОМЕО. Опять не спишь? Моя голубка... ДЖУЛЬЕТТА. Голубка?читать дальше Птичка? Брось иносказанья. Уж прямо говори, что на сову похожею я стала. Меня сравненьем этим ты не удивишь. Еще и тридцати мне нет, а я уже старуха. Моя кормилица — и та на вид моложе. Да знаешь ли, злодей, что я нашла сегодня? Нет? Взгляни же — вот! Мой волос. И он совсем седой. Совсем! И это от страданий, от мук, которые мне причиняешь ты. Ах, почему, как мне советовала мать, не вышла я за доброго Париса? Зачем, зачем потом не умерла я в склепе? Зачем меня наш лекарь воскресил?! А ты... о, нет! Ты, знаю, не жалеешь, что не смертельным оказался яд. Воскрес для удовольствий ты, для вакханалий... РОМЕО. Джульетта, не гневись. У герцога пизанского мы нынче засиделись за обсуждением проекта переноса его Пизанской башни к нам в Верону, чтоб горожанам там устроить голубятню. ДЖУЛЬЕТТА. О Боже! Вянут уши! А вчера? Пошел ты к Леонардо на минутку. Минутка та тянулась до утра. РОМЕО. Уйти не мог я. Он писал Джоконду. ДЖУЛЬЕТТА. С тебя? РОМЕО. Нет, с Моны Лизы. Но, поверь, к его шедевру руку приложил я — Джоконду я заставил улыбнуться. ДЖУЛЬЕТТА. И этому поверить я должна? Что эта фурия способна улыбаться? Лги дальше, чем ее ты смог развеселить? РОМЕО. Прелестным анекдотом про епископа и нимфу. ДЖУЛЬЕТТА. А мне ты не рассказывал его. РОМЕО. И проку в этом нет. Тех терпких слов, что ныне стали в моде, не знаешь ты. А объяснять возьмешься, так смысл тебе их, видишь ли, претит. Да что слова! За веяньями моды ты не следишь давно. Бровей не щиплешь, не мажешь сажей век, не трешь морковью щек... ДЖУЛЬЕТТА. А может быть, еще мне присоветуешь ты вычурности ради намазать киноварью ногти? РОМЕО. Джульетта, а глупее ты ничего придумать не могла? За что мне бог послал такое наказанье! С иными женами беседовать приятно обо всем. О том, какие бюсты любят англичане — из мрамора иль бронзы. И о том, чем Папа Римский согрешил, что отнял у него Господь все зубы. С кем скрещивать собак, чтоб лучше шли по следу. И кто вредней — шуты или еретики. Об увлеченьях парижанок — какие для мужей у них там в моду входят яды... Ну, словом, обо всем. Отрадно, коли дама здраво судит о фехтовании и формах каравелл. Тебя же лишь одно интересует — чем мыть полы, чтоб мрамор не тускнел. ДЖУЛЬЕТТА. Ну, знаешь, дорогой, уж это слишком! Жену родную — и обрифмовать?!! Рифмуй своих красоток, коли с ними тебе приятней ночи коротать. Вот отчего на пиршества меня ты не зовешь с собою... А и позвал, так в чем бы я пошла? Его жена второе новолунье в одних и тех же ходит жемчугах, ему и горя нет! Купил он каравеллу. Катать своих Джоконд. Поднимет паруса, и нет его неделю! РОМЕО. Джульетта, прекрати! Известно ведь тебе, не для утехи праздной нужна мне каравелла, а затем, чтоб плавать по делам. На вёслах я за всем не поспеваю. А ежели порой случается в пути мне задержаться, то только оттого, что, знаешь ты сама, как трудно стало с ветром. ДЖУЛЬЕТТА. Я знаю, дорогой, как трудно скрыть измену. Когда ты перестал меня дарить вниманьем, когда ты перестал мне приносить цветы... РОМЕО. Цветы? Уж тут упрёка не приму я. В том нет моей вины, что наш садовник, которому плачу исправно я за то, что он цветы тебе приносит, не говорит, что это от меня. Вниманья, видите ли, мало я уделяю ей. Скажите! А кухарка, а прачка, что я нанял для тебя! Кормилицу кормлю — ест больше гончей! Цветы еще теперь носить я должен сам! С зари и до зари в упряжке, словно лошадь... ДЖУЛЬЕТТА. Подобно лошади ты можешь только пить. В упряжке он! Нет, это я с утра до ночи тружусь, как мул. То там распорядись, то догляди за тем, а то — за этим. Тебя же, милый мой, не допроситься, чтоб вынес мусор конюх со двора. Живешь, как постоялец, ты. Детей пренебрегаешь воспитаньем. И это между тем как дочь твоя проводит ночи не в своей постели, а в беседке. Я за лобзаньями её застала там. РОМЕО. Что-о-о? Дочь? Ребенок! Наша крошка! В свои-то десять лет!!! ДЖУЛЬЕТТА. В тринадцать, дорогой. РОМЕО. Ужель так повзрослела? Буквально в ночь одну. ДЖУЛЬЕТТА. Ромео! Сдаётся мне, ты тронулся умом. РОМЕО. Попробуй с вами сохрани рассудок! Ей нет еще четырнадцати лет! ДЖУЛЬЕТТА. И что же за беда? А мне-то сколько было, когда отец Лоренцо обвенчал нас? РОМЕО. Вот, вот! Твоя порода. Трёх сказок не прочтут, уж шпарят наизусть "Декамерона". ДЖУЛЬЕТТА. Ромео, а любовь! Ты что же, всё забыл? РОМЕО. Забыл? Такого не забудешь. Отправиться я мог тогда кормить червей. Ведь это же просто страшно подумать! Чего ради? ДЖУЛЬЕТТА. Действительно, чего ради я когда-то чуть не заколола себя насмерть? Жила бы без него. Тоже мне трагедия! *** На свете повести печальней нет, Чем о любви спустя пятнадцать лет.